– В каком смысле? – спросил Сол.

Доктор снял сетевые очки без оправы и начал их протирать.

– Команда, которая лечила Ребку в областной больнице Палмвилля, правильно предположила, что существует скрытая системная проблема. Мы её определили, когда секвенировали и оба ваших генома.

Анджела почувствовала, как кровь отхлынула от щек. Разобравшись с дыхательными проблемами Ребки путем внедрения временного дыхательного шунта, уменьшив нагрузку на её маленькие лёгкие, команда медиков Центра Дэна Марино с немалым рвением занялась её многочисленными расстройствами. Даже помеченная золотой звездой страховка Анджелы не покрывала стоимости всех анализов; ей пришлось заплатить недостающую сумму со вторичного счета, где хранились деньги, вырученные за продажу драгоценностей с Нового Монако.

– Что не так? – ледяным голосом спросила она.

– Миссис Ховард, – сказал доктор, – простите мою прямоту, но мы никогда не видели такого генома, как у вас. Вы один-в-десять, верно?

– Да.

– Что? – растерялся Сол.

– Один-в-десять – это термин, относящийся к особой искусственной последовательности, – пояснил доктор. – Она замедляет обычное старение после наступления полового созревания.

– Как такое могло случиться? – с глупым видом спросил Сол.

– Это эмбриональный процесс, – продолжил объяснять доктор. – Мы заметили, что функции ваших органов и иммунной системы были серьезно улучшены. У вас весьма необычный генетический профиль, миссис Ховард.

– Какое отношение это имеет к Ребке? – спросила Анджела. – Разве она не унаследовала мои гены?

– Боюсь, в этом-то и проблема. Вы, наверное, были очень ранним поколением.

– Верно.

– Ага. Понимаете, последовательности, которыми вас наделили, можно правильно и без каких бы то ни было проблем в развитии прибавить к ДНК во время эмбриональной модификации. Однако, несмотря на свою жизнестойкость, ваши добавочные последовательности отличаются значительной сложностью. Они не передаются в целости и сохранности, как гены рыжих волос, роста или плотности костей, всех компонентов, которые определяют, каким будет человек. Искусственные последовательности один-в-десять, в особенности новаторские вроде ваших, подвержены репликационной нестабильности в ходе естественного оплодотворения. Я так понимаю, Ребка была зачата естественным образом и зародышевую коррекцию никто не проводил?

– Она естественная, – прошептала Анджела.

– Вот здесь и кроется истинная проблема. Я удивлен, что ваш изначальный консультант по генетике об этом не предупредил.

– Вы хотите сказать, что Ребка заражена испорченной ДНК? – спросила Анджела.

– Это очень грубая интерпретация. Безусловно, множество её текущих недугов можно связать с необычными компонентами ДНК. Если бы вы провели тестирование сразу же после зачатия, тогда специальная генетическая процедура могла бы исправить проблему, перестроив последовательности. Понятное дело, это дорого, но вы в курсе. И подобное первоначальное лечение предоставило бы возможность наделить её более современными последовательностями, не в такой степени подверженными… ошибкам.

– Проблема в моих генах? – спросила Анджела.

– В нашем случае, боюсь, это так. Да.

– Ладно, – дрожащим голосом проговорил Сол. – Что нам делать? Как это лечить? Как исправить поврежденные гены?

– Мистер Ховард, – сказал доктор Эльярд. Он всем своим видом изображал симпатию и готовность разъяснить весьма плохую новость, которую родители всегда отказывались принимать. – У вас отличная страховка. Это означает, что мы можем обеспечить Ребке здесь, в Центре Дэна Марино, все удобства. Некоторые из систем, коими её снабдили в Палмвилле, чтобы поддерживать жизнедеятельность, в каком-то смысле грубоваты; ясное дело, в них нет ничего плохого, но мы способны предложить версии, не вызывающие такого неудобства. Честное слово, ей будет намного легче, и вы вместе с нею не будете испытывать такой стресс.

– Паллиативная помощь? [99] – рявкнула Анджела. – Это вы нам предлагаете? Гребаный паллиатив?

Эльярд развел руками, демонстрируя, что полностью её понимает.

– Я знаю, как трудно признать…

– Нет. Я понимаю, вы видите такое каждый день. Но это моя дочь. Я не приму паллиативное чего-то там. Я хочу знать, что можно сделать, чтобы её вылечить.

– Миссис Ховард… Простите, у нас просто нет таких возможностей.

– Отлично. У кого они есть?

– Понимаете, то, о чем вы просите, встречается необычайно редко и вообще-то запрещено в большинстве штатов, включая Флориду. Ещё оно стоит невероятно дорого, и ваша страховка и близко такое не покроет.

– Выходит, лечение есть? В чем оно состоит?

– Фактически, чтобы исправить такое количество генетических нарушений, вам нужна вариация так называемого процесса омоложения. Судя по тем крупицам, что мне известны, он ещё на стадии эксперимента. Предположительно, воспользовавшиеся им люди не склонны подвергнуть процесс публичной проверке; финансовая сторона вопроса подразумевает, что все они миллиардеры.

– Но это можно сделать? – спросил Сол.

– Мы говорим о ресеквенировании ДНК в каждой клетке её тела. Это займёт годы, и сумма выйдет астрономическая, даже для такой малышки.

– Ладно, – сказала Анджела. – Мне нужен список мест, где могут такое осуществить.

– Миссис Ховард, подозреваю, вам они известны лучше, чем мне. Даже внедрение ваших последовательностей в оплодотворенную яйцеклетку запрещено согласно действующему законодательству Флориды. Вам бы стоило проконсультироваться с командой, которая… вас создала.

Он вежливо улыбнулся.

– Если я отправлюсь к ним, сколько это будет стоить?

– Я действительно не знаю. Это не моя сфера.

– Чушь собачья! Это в точности ваша сфера. Ткните пальцем в небо. В конце концов, я вряд ли подам на вас в суд в случае ошибки, верно?

– Я в самом деле не советую идти этим курсом.

– Приму к сведению. Сколько?

– Предположительно, для взрослого человека стоимость полного клеточного ресеквенирования составляет чуть меньше миллиарда долларов. Для кого-то размером с Ребку, я бы предположил – и это всего лишь по моим очень грубым прикидкам, – что вам следует ориентироваться на сумму больше семидесяти миллионов долларов.

– Дерьмо! – проворчала Анджела.

Она молилась о двух миллионах, которые с трудом могла бы собрать, продав весь свой инвестиционный портфель. Но собиралась с силами для пяти-семи, ради которых пошла бы умолять Хьюсдена; Шасту, если придется, – достоинство было последней из её тревог. Но семьдесят и выше? Она никак не могла собрать столько за пару месяцев.

– Позвольте мне поговорить с супругом, пожалуйста, – сказала она.

Доктор Эльярд с немалым облегчением оставил их в своем кабинете наедине. Сол долго смотрел на жену, прежде чем спросить:

– Ты один-в-десять?

– Да, Сол, – сказала она. – Я один-в-десять.

Самое худшее в том, что она знала: он будет затягивать весь этот разговор, требовать от нее подтверждения каждого факта. Он не мог просто принять все целиком, как взрослый.

– И… сколько же тебе лет?

– Ну, не двадцать один, это уж точно. Почти столько же, сколько тебе. Не переживай, я не намного старше.

– Выходит, твоя мать никогда не владела «Массачусетс Агримех»? Компания всегда была твоей, верно?

– Ох, ради… Сол, сосредоточься! Дело не во мне. В Ребке. Наша дочь очень больна. Сконцентрируйся на этом.

– Я не могу, – с несчастным видом сказал Сол. Его глаза начали наполняться слезами. – Все кончено.

– Ты слышал доктора, – жёстко проговорила Анджела. – Её можно вылечить.

– Семьдесят миллионов? – Он горько рассмеялся. – Даже если мама с папой продадут все, что имеют, они не получат больше десяти. Я знаю. Я же работал в их фирме.

– Нам придется достать деньги самим, – сказала она.

У нее уже возникла идея, как можно заполучить такие деньги и у кого. Она знала много разновидностей финансовых махинаций ещё с той поры, когда помогала отцу. Теперь, когда у нее появилась особенная цель, как будто целая часть её разума снова включилась. Жестокая, расчетливая часть, принадлежавшая Анджеле Девойал, принцессе с Нового Монако, которая отсутствовала восемь лет. До того самого момента, когда патрульный полицейский на автостраде назвал её по имени. Анджела Девойал была умной и опасной, и, если ей что-то требовалось, она начинала действовать, не колеблясь ни секунды.