– Могу сказать то же самое о тебе.

– Ну что, детей заведём?

– Я бы хотел. Уверен, адвокаты придумают какой-нибудь способ.

– За это мы им и платим, – согласилась Анджела.

Разумеется, не будет никаких объявлений, пока обе команды адвокатов не соорудят базовое соглашение, – так все происходило на Новом Монако. Несомненно, на переговоры и доработку контракта уйдет пара месяцев, ведь он в деталях будет регулировать все, включая количество детей, которое они могут себе позволить, и процент состояния, которое эти дети получат с обеих сторон. В конце концов, кому нужны отпрыски, которые не дотягивают до обязательного для гражданства Нового Монако объема активов в пятьдесят миллиардов? Не ей, это уж точно.

– Знаешь, если у нас будет ребенок, я бы хотела, чтобы он общался с людьми из разных кругов, а не только с денежными мешками вроде меня и тебя с твоими сырьевыми заводами.

– Разнообразие? – задумчиво проговорил он. – Это мило, но базовая стратегия все равно нужна.

– Знаю. Это просто мысли вслух.

Работа с деньгами, которые существовали сами по себе, все больше беспокоила Анджелу, по мере того как она медленно включалась в рыночные дела вместе с отцом. Для Девойалов это были уже не деньги, не на самом деле, не как для миллиардов обычных межзвёздных граждан, которые знали толк в банковских счетах и вторичках… не монеты и не кредитные счета. Повинуясь руководящей стратегии отца, их ИИ манипулировал чистыми бинарными цифрами, скрещивая их с цифрами, принадлежавшими другим людям. Рынки, с которыми они имели дело, были воистину прекрасны в своей сложности, но, когда заканчивался рабочий день, оставались всего лишь новые цифры. Понимать, где причина, а где – следствие, становилось все трудней, а вместе с пониманием пропадала и важность.

– Это очень мило, – сказал Хьюсден. – Из тебя получится замечательная заботливая мать.

– Ха! Я просто практична – до той стадии ещё далеко. Кстати, скажу тебе прямо сейчас, что вынашивать ребенка будет суррогатная мать. Раниета, быть может, считает романтичным и по-старомодному шикарным таскать ребенка внутри себя целых девять месяцев. Но я трачу слишком много денег, времени и усилий, чтобы поддерживать это тело на пике формы, и не желаю от этого отказываться.

– Уверяю, я высоко ценю твой пик формы. Когда ты рядом, продажи бодрящего токса резко падают.

Анджела придвинулась ближе и дала ему ещё раз глотнуть из хрустального фужера.

– Хьюсден, можешь не отвечать, но… ты один-в-десять?

Он покачал головой:

– Нет, малыш, я не такой. Я родился раньше, чем это стало возможным. Промахнулся на пять лет, как сказал мой отец. А что, тебя это беспокоит?

– Да нет, что ты. Кроме того, скоро ты сможешь омолодиться. Говорят, Бартрам почти закончил разрабатывать процедуру.

Он поднял фужер.

– За надежду.

Они доели остатки жаркого, пока ракетопланы продолжали шнырять туда-сюда в небесах. К последнему, финальному вылету в карман Анджелы вернулись три четверти миллиона.

– Будь я проклят!

Хьюсден потерял полтора.

– Не ворчи, – сказала она, поддразнивая его. – Вместе мы все равно впереди.

– Да, но мы ещё не женаты.

Фонтаны начали опускать танцующую завесу брызг, и гости впервые смогли увидеть противоположный берег озера. Когда они узрели завершающий аккорд празднества, разразились долгие и восторженные аплодисменты.

– Он, наверное, шутит, – сказала Анджела.

На большой бетонной площадке на берегу в перекрестье дюжины мощных прожекторов стояла невероятно старомодная серебристая ракета. Вдоль её покрытых инеем боков чувственно сочился белый туман. На верхушке приютилась до невозможности маленькая сине-серая капсула, алая ступень ракетного двигателя на самом кончике казалась примитивной штукой, добавленной в результате запоздалых раздумий. Из расположенной рядом пусковой башни, наполовину состоявшей из кабелей и труб, к капсуле тянулась толстая «рука».

– Отнюдь, – ответил Хьюсден. – Я слышал про эту штуку. Она называется «Меркурий-Атлас».

– Чего?

– Космическая ракета с одноместной капсулой на вершине. Это полномасштабная реплика первой ракеты, в которой Америка послала человека на орбиту. Вместо старой электроники там надлежащая сеть, и в капсуле современные системы безопасности, но в целом это орбитальная миссия из тысяча девятьсот шестидесятых [67] .

– И она полетит?

– О да, все настоящее. Честь выпала кузену Матиффа, Нанджиту.

– Нанджит полетит на орбиту? – возмутилась она. – Этот токсовый торчок?

– Ему ничего не надо делать, и это всего пара витков. Шлепнется в Танюкское море в ста двадцати пяти километрах отсюда. Матифф специально для этого импортировал несколько катеров и спасательных вертолётов.

– Сукин сын! Сколько это ему стоило?

– Шестьдесят-семьдесят миллионов, как говорят. Ему пришлось обратиться к «Боинг-Зиан», чтобы они все построили. Было трудно: изначальные чертежи не сохранились. Их дизайнерам пришлось восстанавливать капсулу и ракету по музейным экспонатам путем реверс-инжиниринга [68] . Похоже, ему пришлось пообещать спонсировать две выставки в Смитсоновском институте, просто чтобы им дали нужный доступ.

Анджела неудержимо рассмеялась.

– Это положит начало гонке вооружений на вечеринках.

Она развернулась, чтобы посмотреть на ликующего принца, который стоял перед величественным шатром в бедуинском стиле на вершине холма и кланялся раз за разом. Она заметила рядом с ним двух Нортов-2, которые выглядели расслабленными и довольными. Что-то показалось ей неправильным в этой сцене – «Нортумберленд Интерстеллар» и биойлевый конгломерат семьи принца не были настоящими противниками, но и не питали друг к другу особой любви.

В основании склона включились гигантские проекторы, демонстрируя Нанджита, который выбирался из грузовика у подножия причальной башни. Он был в громоздком серебристом космическом скафандре с тускло-оранжевым шлемом-пузырем. Все выглядело настоящим, включая рифленые шланги, которые одним концом были воткнуты в разъемы на его груди, а другим – в металлический блок системы жизнеобеспечения, который нес позади человек из команды помощников.

Опять раздались аплодисменты.

Анджела велела элке снова позвонить отцу, на этот раз воспользовавшись полным приоритетом. Он по-прежнему не отвечал. Ну нет, это совсем неправильно. Она соединилась с ИИ особняка и закрыла глаза, отстраняясь от возобновившихся безумных космических гонок, чтобы изображение на сетевых линзах сделалось четким.

– Мой отец в особняке? – спросила она.

– Да, мэм, – ответил ИИ.

– Где?

– В своем кабинете.

– Используй внутренние сенсоры и дай мне картинку.

– Не могу подчиниться.

– Почему?

– Сенсоры в комнате отключены.

Тепло, в котором Анджела с таким наслаждением купалась, – тепло от шампанского, вечернего воздуха, вечеринки, предложения руки и сердца – покинуло её тело.

– Кто их отключил?

– Это мог сделать только ваш отец. Он последний человек, который, согласно моим записям, вошёл в ту комнату.

– Вот дерьмо! – Она резко встала и сказала элке: – Прикажи экипажу готовить мой самолет к взлёту. Я уезжаю прямо сейчас.

– Что случилось? – обеспокоенно спросил Хьюсден.

– Это папа, он умышленно отключился от всех каналов связи.

– С чего вдруг?

Анджела с лёгким раздражением пожала плечами.

– Ладно, – покаянно признал Хьюсден. – Глупый вопрос.

– Ничего страшного.

– Что ты собираешься делать?

– Поговорю с дураком, узнаю, что случилось.

Сказав это, она заметила, что рыночное предупреждение по биойлю перешло на «полный оранжевый». Излишек, который вливали в ГЕ, оказался самым высоким с 2095 года, когда создание Альянса защиты человечества нанесло серьезный вред государственным бюджетам и погрузило транскосмические миры в рецессию, от которой они до сих пор не оправились.